Фото: Mil.ru

Конец войны застал меня на территории Германии: взяли Пиллау, в Кёнигсберге воевали – там большие бои были, за них я получил медаль «За отвагу». Как узнали о том, что война кончилась? Да спать легли – а ночевали уже в немецких домиках, – как вдруг прибежал в нашу комнату офицер и закричал: «Ребята!!! Победа!!! Только что по телефону сообщили». Мы выскочили и видим: кругом уже стреляют ракеты, артиллеристы-зенитчики – светящимися снарядами. Я выхватил пистолет и тоже давай вверх стрелять. Всю обойму расстрелял от радости. Откуда-то из Прибалтики привезли бочку пива, и нам выдали тройную норму гвардейских 100 грамм. Праздник был очень хороший, большущий! Постреляли зажигательными снарядами и ракетами, наверное, тысячи выпустили.

Мне было пятнадцать лет, когда началась война. Почти всю войну я пережила в Ленинграде, и первое, что вспоминается — блокада. Как люди умирали прямо на глазах. Больше ничего. В годы войны я работала на заводе: на токарном станке обтачивала мины и артеллерийские снаряды. Когда блокаду прорвали, наш завод эвакуировали в Новосибирск. Там я и узнала о Победе: помню, как все рабочие вышли на улицу, пели, плясали, радовались. Потом еще мы поехали на вокзал встречать фронтовиков — кто из госпиталя возвращался, кто с фронта. Подарков никаких у нас не было — негде было взять, мы просто радовались и кричали от восторга.

В 1945 году я была выпускницей Московского театрального художественно-технического училища. Мы – я, мама и моя младшая сестра Ирина – жили в Удельной. Папа умер в госпитале в 1942 году – он был комендантом аэродрома в Быково. О том, что наступила Победа, мы услышали по репродуктору – радио у нас дома не было. Сразу после этого из домов повыскакивали соседи, стали обниматься, целоваться, поздравлять друг друга. Все вдруг стали друг другу родными.

Не только мы, но и наши соседи решили ехать в Москву, чтобы попасть на Красную площадь, вместе мы пошли на станцию. В потрёпанной электричке было полно народа: все поют, говорят не умолкая. Уже окна открыты – тепло. В Люберцах объявили, что мы должны пропустить поезд. И вот мимо нас проезжает такой же, как и наш, состав с пассажирскими вагонами. Из этого поезда все высунулись в окна, и из нашего высунулись, и все кричат друг другу, поздравляют. Приехали на Казанский вокзал, сели на метро и поехали на «Охотный Ряд». Из поезда с трудом вышли, а дальше не можем – столько народу. Много детей, в руках у них флажки, все шумят, гудят. Никакой милиции, всё стихийно. Мы тоже минут 20 пошумели, покричали, а потом мама говорит: «Ну, девчонки, на Красную площадь нам не попасть. Порадовались, поедем-ка мы домой». Так, радостные и весёлые, мы вернулись домой. Но ощущение праздничности того дня, той всеобщей любви и ликования живо во мне до сих пор.

9 мая 1945 года я встретил на Красной площади: мы жили на Ордынке, и Красная площадь – до неё от дома всего 20–30 минут ходьбы – всегда была для нас излюблённым местом гуляний. Вместе с другими людьми я, шестилетний мальчишка, прошёл знакомым маршрутом. Наверное, я ждал сильных эмоций, но какого-то особого ликования не было. Все шли спокойно. Радостно, но спокойно. Больше того– я чувствовал тоску, острейшую тоску. И не понимал почему. Возможно, дело было в том, что для меня война закончилась раньше, за полтора года до Победы, когда отец вернулся с фронта весь израненный. Он служил в разведке и ничего не рассказывал о войне. Ни слова! У него было два ордена Славы, медаль «За отвагу». Так что для меня День Победы 1945 года был скорее не праздником, а датой в календаре. Ещё в самый разгар войны – между моими тремя и четырьмя годами – прыгая с печки на диван, я упал на топор. У меня был серьёзный перелом бедра, и я полгода находился в больнице, был изолирован от всех людей, кроме медсестёр. Видимо, это тоже наложило свой отпечаток. Была какая-то отстранённость.

Вечером мы отмечали праздник дома, накрыли на стол. И он мне запомнился! Взрослые пили водку, а я впервые увидел на столе нечто рыбное – это были рыбные консервы. Мне они показались такой вкуснятиной. Удивило ещё, что можно есть даже косточки! Я, собрав всё с тарелки кусочком чёрного хлеба, глубокомысленно сказал, что хорошо бы теперь, после войны, почаще есть такие консервы. Потому что на протяжении всей войны нас не покидало сосущее чувство голода – оно накладывало отпечаток на всё.  

В мае 45-го мне было восемь лет. Мы жили с матерью в деревне Поречье Муромцевского района Омской области. Наш отец, Андрей Егорович Ковалёв, был пулемётчиком, погиб в 1942 году. И долгожданную весть о Победе наша мама, Елизавета Ивановна, оставшаяся одна с четырьмя детьми, встретила со слезами. Она плакала, глядя на соседок, чьи мужья должны были со дня на день вернуться домой. И всё же хорошо помню, как ликовала вся наша деревня – практически одни женщины, мужиков не было – только несколько инвалидов с культями вместо ног и пустыми рукавами в рубахах. Соседи накрывали на стол, выставляли скромные угощения, обнимались, говорили о том, как легко и счастливо теперь все заживут, ведь война закончилась.

Где застала меня новость об окончании войны? В родном городе Егорьевске: в 1945-м я оканчивала пятый класс в школе №3. Отец с 42-го года был на фронте. Егорьевск в войну был городом госпиталей, в одном из которых работала санитаркой моя мама – «няня Шура» – так её называли раненые. Работала она там сутками, а мы с сестрой всё время были одни.

Что я помню об этом дне? 9 мая 45-го утром мама была ещё в госпитале, а мы с сестрой проснулись, собрались, закрыли дом и пошли в школу. Про Победу я узнала в школе, часов в 10 утра. У нас закончился первый урок, а на второй урок – должна была быть география – учительница никак не приходила, мы всем классом сидели и ждали её. И классный руководитель тоже не пришла. В школе была какая-то тишина. В классе кто баловался, кто бегал, и тут мы услышали в учительской громкое-громкое «Ура!» Между собой мы тут же начали переговариваться: «Что такое происходит?» И тут в класс заходит наш классный руководитель Татьяна Ивановна и объявляет: «Ребятки! Дорогие! Война закончилась! Победа!» – стоит и плачет. Мы все отреагировали по-разному: кто-то начал кричать «ура», кто-то – обниматься и прыгать от радости, а кто-то, как и учительница, – плакать, закрывая лицо руками. В нашем классе у семерых ребят на войне погибли отцы. Я не плакала, но была вся в мурашках.

Чуть позже всех учеников собрали на торжественную линейку. Ребята всех классов уже знали о Победе, никто спокойно не стоял: кто прыгал, кто хлопал. Почти все учителя вытирали слёзы. Выступил директор школы – высокий, худой и с палочкой, – у него было ранение в ногу ещё с Финской войны. Он и в войне с немцами просился на фронт, но его оставили учителем и директором. Он поздравил всех нас с Победой, призвал хорошо учиться и любить Родину, за свободу которой погибли так много советских людей. И нас всех в этот день прямо с линейки отпустили домой на два дня!

На улице что творилось! Одни идут и рыдают, другие кричат: «Мы победили!» Третьи, уже пьяные, пытаются всех обнимать. Маму тоже в этот день отпустили пораньше из госпиталя. Дома она и радовалась, и плакала. А ещё – рассказывала, что было в госпитале, когда узнали о Победе: больше всего все плакали. И она там всё время плакала, ведь некоторые раненые уже знали, что дома их разбомбили, дети и жёны погибли – были такие из Саратова, из Минска... У них все были убиты. Куда идти? А кто-то просто лежал и ревел – кто без рук, кто без ног. Просто рыдали, хоть и мужчины. Мама рассказывала, как подходила к ним, давала успокоительное, слёзы вытирала. Но персонал, врачи – все друг друга поздравляли, целовали, обнимали.

В субботу, когда мы с сестрой пришли в школу, нас ожидало чудо. В класс зашёл директор с какой-то женщиной, все ученики встали и молчали, но видели: принесли авоську, полную свёртков. Мы вдохнули и замерли, гадая, что это. Авоську поставили на учительский стол. И тут директор говорит: «Дети мои, нам принесли победные подарки». Мы тогда только выдохнули и как закричали: «Ура! Подарки!» Мы так давно не видели никаких подарков. В свёртках было печенье, ириски и две сдобные булочки. Одну булочку я сразу съела. Это было счастьем!