Привычная для нас дата с 31 декабря на 1 января возникла одновременно с переходом на новое летоисчисление после указов Петра I в 1699 году. В предыдущие столетия Новый год был больше связан с сельскохозяйственным циклом и не ассоциировался с зимой.

До XV века переход из одного годичного цикла в другой был в марте и скорее напоминал праздник Масленицы. Это было одновременно и поминание усопших, и обряд встречи вновь воскресающей природы. Уже при Иване III встреча Нового года в Московском государстве переносится на 1 сентября. В этот день на площади у Успенского собора с утра проходили торжественная церемония «О начатии нового лета» и церковная служба с участием царя в золотых одеждах, свиты и духовенства.

При нём и ещё почти два столетия после Новый год был скорее городским, даже столичным праздником. В сознании большинства людей в российском государстве на тот момент основным зимним праздником было Рождество. К Новому году, как его понимал Пётр, им только предстояло привыкнуть.

Ёлка как главный символ пришла в праздничный быт указом от 30 декабря: горожанам было велено установить у входов украшения из «древ и ветвей сосновых и можжевеловых». Богатым особам предписывалось выставлять деревца, а бедным вывесить хотя бы небольшую ветвь на фасаде или крыше.

Эти первые хвойные декоры были рекомендованы именно как уличное оформление. Ель ещё не скоро попадёт внутрь домов. Такое радикальное нововведение не казалось чем-то естественным и праздничным, так как в России на тот момент хвойные деревья были связаны с погребальной культурой, в отличие от Германии, откуда Пётр I заимствовал их как рождественские украшения.

Помимо непривычного украшения улиц, празднования стали сопровождать «огненные потехи»: выстрелы из ружей и пушек, гул колоколов, костры, фейерверки и ракеты. Эффектные световые представления были переполнены аллегориями на события уходящего года, например они могли изображать древнегреческий сюжет борьбы богов-олимпийцев с гигантами, указывая на политические и военные события.

Вряд ли они могли быть поняты большей частью публики, но точно оставляли неизгладимое впечатление даже у далеко идущих прохожих. В дальнейшем фейерверки станут неотъемлемой частью празднований на протяжении всего XVIII века. Тогда же начинает складываться традиция поздравлять друг друга и произносить тосты, кутить, устраивать уличные новогодние гулянья.

Ещё одна интересная традиция, связанная с Новым годом в то время, —  появление первых тиражных календарей на следующий год. Популярным был так называемый Брюсов календарь, прообраз современных еженедельников, в котором не только указывались праздники или исторические события, но и расписывались прогностики — астрологические прогнозы для всех знаков зодиака на год.

После смерти Петра I его подробные предписания о порядке празднования Нового года были постепенно забыты. Но они оставили свой особый след в культуре второй половины XVIII столетия. Еловые ветки на время исчезают как праздничный атрибут, зато становятся частью оформления кабаков, порождая фразеологизмы, связывающие ели и питейные заведения, например кабак мог называться «Иван Ёлкович».

Новогодние же празднества с фейерверками и ракетами остаются прерогативой знатных и образованных слоёв населения как яркое завершение рождественской недели.

Шумные балы и маскарады европейского типа входят в моду при Елизавете.

При дворе Екатерины II стало принято преподносить подарки и устраивать застолья более изысканные и пышные, чем в любой другой день в году. В крестьянском сознании Новый год незаметно растворяется без особого символического статуса в праздничных гуляньях между Рождеством и Крещением.

Возрождается новогоднее празднование при Николае I благодаря императрице Александре Фёдоровне. Любимую ею с детства в родной Германии традицию наряжать рождественскую ёлку она привнесла и в свою семью для детей. Так из императорского дома мода на ёлки быстро проникает в городскую среду среди привилегированных слоёв населения.

За несколько лет она становится важным модным атрибутом городской знати, и вместе с тем оформляются традиция её украшения и обряды, связанные с ней. В 1852 году на вокзале Екатерингофа появляется первая городская ёлка, и вскоре они начинают распространяться в разных публичных местах по всей России.

А вот в провинциальной и сельской местности картина была немного иной вплоть до конца XIX века. Светская культура с ёлкой и подарками приходит туда по большей части из барских усадеб. Например, знакомые писателя Гарина-Михайловского вспоминали, как он звал крестьянских детей в усадьбу после праздника, валил на пол ёлку и кричал: «Грабьте!» — и уходил, крестясь, пока дети срывали сладости с дерева.

Об этом сохранилось много интересных свидетельств. Всё начиналось в Сочельник — в этот день наряжали ёлку. Как правило, это был долгожданный и желанный сюрприз для всех детей, который родители готовили несколько часов, не пуская любопытных малышей раньше времени.

Вот как вспоминала это Анастасия Цветаева: «И когда уже ничего не хотелось, как будто от страшной усталости непомерного дня, <…>  — снизу, где мы до того были только помехой, откуда мы весь день были изгнаны, — раздавался волшебный звук — звонок! <…> и под топот и летящих, и вдруг запинающихся шагов вниз по лестнице — нам навстречу распахиваются двухстворчатые высокие двери… И во всю их сияющую широту, во всю высь вдруг взлетающей вверх залы, до самого её потолка, несуществующего, — она! Та, которую тащили, рубили, качая, устанавливали на кресте, окутывая его зелёными небесами с золотыми бумажными ангелами и звёздами. Которую прятали от нас ровно с такой же страстью, с какой мы мечтали её увидеть».

На ёлке или под ней детей ждали подарки. Праздничные сладости, игрушки или книжки. В некоторых семьях играли в «передачу»: подарок заворачивался во множество слоёв бумаги, и на каждом слое было написано имя. Открыв новый слой, нужно было передать подарок кому-нибудь ещё — и так до тех пор, пока он не оказывался в руках у настоящего получателя.

Сочельник по старому стилю выпадал на 24 декабря, в этот же день завершался Рождественский пост. С первой звездой на небе вся семья садилась за стол. На первом праздничном столе, который ещё накрывался по правилам поста, появлялись орехи, сухофрукты, овсяные кисели и пудинги. На следующее утро горожане отправлялись в церковь. После службы начиналось настоящее празднование — пост официально был окончен.

На столах на домашних обедах появлялись жирная рыба, мясо. Городские жители отправлялись на катки и горки, в рестораны и театры. Обязательным считалось наносить визиты друзьям и коллегам, хотя бы короткие, в знак уважения и пожелания счастья в будущем году.

Рождество и Новый год в городской культуре поделились на семейно-детский и взрослый праздники. Новый год был именно взрослым праздником, в ночь на 31 декабря детей, как правило, укладывали спать, а родители и молодёжь отправлялись отмечать.

В повести Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания», действие которой происходит в начале XX века, маленький Лёля, от лица которого ведётся повествование, говорит: «Настало 31 декабря. К ночи родители наши ушли встречать Новый год к знакомым. Мама перед уходом долго объясняла нам, что “Новый год — это совершенно не детский праздник и надо лечь спать в десять часов, как всегда…”».

А с приходом советской власти Рождество и вовсе запретили.