Традиция отмечать именно Новый год сложилась в России лишь в начале XX века, до того же и ёлка, и все прочие привычные атрибуты новогоднего праздника, как и в современной Европе, были частью Рождества. Но уже на рубеже веков в своей нерелигиозной, светской части два праздника стали понемногу сливаться: как начинали праздновать Рождество, так неделю до Нового года и продолжали.

Незадолго до праздников на площадях Москвы начиналась большая торговля. Склады привезённой к Новому году провизии устраивались на Конной площади в Замоскворечье (сейчас на этом месте Морозовская больница). Собственно, и складов-то никаких не было — мороз позволял всё хранить прямо на санях. Тысячи саней стояли рядами, Иван Шмелёв описывает в «Рождестве»: «Мороженые свиньи — как дрова лежат на версту. Завалит снегом, а из-под снега рыла да зады… Мясник, бывало, рубит топором свинину, кусок отскочит, хоть с полфунта, — наплевать! Нищий подберёт. Эту свиную "крошку" охапками бросали нищим: на, разговейся! Перед свининой — поросячий ряд, на версту. А там — гусиный, куриный, утка, глухари-тетерьки, рябчик... Прямо из саней торговля. И без весов, поштучно больше». Провизию для праздника московские купцы-миллионщики предпочитали закупать лично — хоть многие из них имели высшее образование и держали себя с окружающими на манер английских лордов. По воспоминанию современника, они «ездят по базарам, торгуются, волнуются, затрачивая много труда и времени». Потому что дело это ответственное, кому попало не поручишь. Эти господа, конечно, на Конную не ездили, а закупались на Охотном Ряду.

В этом году в столице работает около 200 ёлочных базаров. 100 с лишним лет назад москвичам такое и не снилось. Ёлку можно было купить на одной из двух московских площадей: Воскресенской (здесь сейчас стоит гостиница «Москва») или Театральной. Купить-то, допустим, купил — а как домой доставить, особенно на окраину? Очень просто: здесь же услужливо крутились мальчишки-оборванцы и обещали дотащить новогоднее дерево в любой конец Москвы за 20 коп.

И хорошо если потащит мальчишка, потому что на дрожках или какой другой повозке не проехать — и в дореволюционной Москве тоже была проблема предновогодних пробок. Перед праздником повозок на улицу высыпало как грибов после дождя. Пытаясь предотвратить транспортную толчею, крупные торговые дома столицы брали на себя функцию современной ГИБДД: за месяц до праздников они начинали призывать публику купить подарки и прочее необходимое заранее. Однако привычки москвичей, как видно, неизменны: всё делается в последний момент.

Наряжать ёлку было принято всей семьёй. Во многих домах было принято делать новогодние игрушки своими руками. Семья садилась за стол, и все, от мала до велика, вооружившись ножницами и клеем, вырезали снежинки, делали бумажные гирлянды, оборачивали фольгой грецкие орехи, и всё это вместе с конфетами и фруктами вешали на ёлку. Но было в дореволюционной России и промышленное производство ёлочных игрушек. В подмосковном Клину фабрика «Ёлочка» работала с 1848 года, на ней стеклодувы изготавливали ёлочные игрушки ручным способом. В революцию фабрика закрылась, но в 1946 году открылась вновь и работает до сих пор.

В рождественские праздники в Москве открывался сезон балов. Балы были сословные — дворянство и купечество танцевали поврозь. В зале Благородного собрания (ныне Дом Союзов на Охотном Ряду) давал бал предводитель дворянства Московской губернии. На этот престижный раут попасть было нелегко: допускались лишь дворяне, и то не все: кто достаточно хорош происхождением, решала специальная комиссия.

Купеческие балы брали размахом. В главные московские купеческие гнёзда — районы Басманных улиц и Замоскворечья — съезжались бесчисленные экипажи. Здесь шампанским угощали даже кучеров. Бальные наряды купеческих жён поражали роскошью, их описанию в репортажах с балов посвящалось множество абзацев.

Традиция ожидать боя часов в полночь сложилась в Москве в начале XX века. Купечество первой гильдии собиралось в фешенебельном ресторане гостиницы «Метрополь». Адвокаты и военные — служащие штаба Московского военного округа — облюбовали для новогодних торжеств модную «Прагу». «Прага» была местом с оттенком европейского шика: в новогоднюю ночь дамам в качестве подарка вручали флакон французских духов и букетик ландышей. Окончив респектабельное застолье в столичных ресторанах, завершать ночь ехали в места более разгульные и бесшабашные — в загородные кабаки «Стрельна» и «Яр». До заставы Камер-Коллежского вала опять же ехали степенно, а после уж пересаживались на тройки (внутри Москвы езда на тройках была запрещена). Тут-то седок и говорил фразу, вошедшую в историю: «А ну, ямщик, гони-ка к "Яру»!» Вот здесь и начиналось настоящее веселье.

В отношении того, как наутро спасаться от похмелья, немногое изменилось за 100 лет. Как издавна делали это с помощью огуречного рассола и квашеной капусты, так и сейчас. Ещё одним незаменимым средством был холодец. Его томили в русской печи, чтобы бульон получил необходимую крепость и наваристость.

А что народ? Народ как народ. Вновь обратимся к Шмелёву: «Сбитенщики ходят, аукаются в ёлках: "Эй, сладкий сбитень! калачики горячи!.." В самоварах на долгих дужках — сбитень. Сбитень? А такой горячий, лучше чая. С мёдом, с имбирём — душисто, сладко. Стакан — копейка. Калачик мёрзлый, стаканчик сбитню, толстенький такой, гранёный, — пальцы жжёт. На снежку, в лесу... приятно! Потягиваешь понемножку, а пар — клубами, как из паровоза. Калачик — ледышка. Ну помакаешь, помягчеет. До ночи прогуляешь в ёлках. А мороз крепчает. Небо — в дыму — лиловое, в огне. На ёлках иней, мёрзлая ворона попадется, наступишь — хрустнет, как стекляшка. Морозная Россия, а... тепло!..»