Людвиг ван Бетховен начал постепенно терять слух после 30, а после 40 оглох полностью. Что именно произошло с великим композитором, неизвестно. Одна из экзотических версий современной науки — отравление свинцом: в те годы токсичный металл добавляли в вино как консервант, и любимые бокалы Бетховена были покрыты материалом с высоким содержанием свинца. Как бы то ни было великий композитор перестал слышать что-либо. Кроме музыки.

Её он «слышал» несколькими способами. Во-первых, силой воображения: Бетховен научился так читать партитуру, чтобы озвучивать в голове всё, что записано в нотах. Так он не только сочинял свои мелодии, но и знакомился с тем, что писали его современники — Вебер, Шуберт, Россини. Во-вторых, он научился слышать внутренним ухом — а оно преобразует в звук не только то, что доносится «по воздуху» и ловится барабанной перепонкой, но и вибрации костей черепа. В этом можно убедиться с помощью камертона: если приложить его ко лбу или взять в зубы, мы через кости услышим звук, который он издаёт, хотя процесс, конечно, малоприятный.

Современники описывают несколько приспособлений Бетховена. Сначала это был обычный ушной рожок, который композитор пытался прислонять к роялю. Потом — специальная деревянная палочка: один конец Бетховен брал в зубы, другим упирался в поверхность рояля. Часто встречаются упоминания о том, что вместо палочки композитор использовал свою трость, но вряд ли это правда — всё-таки у трости солидный вес.

Так было написано множество произведений, в том числе последние пять фортепианных сонат, две сонаты для виолончели, квартеты, торжественная месса, цикл «К далёкой возлюбленной». Но самое известное — Девятая симфония. На премьере композитор дирижировал сам, стоя спиной к залу. Когда ему устроили грандиозную овацию, исполнители взяли его за руки и развернули, чтобы Бетховен увидел восторг публики.

Великий художник-импрессионист прожил долгую жизнь и оставил потомкам сотни полотен. Если сравнивать его работы год за годом, можно заметить, как они желтеют. В прямом смысле — начинают преобладать разные оттенки жёлтого и даже оранжевого. Обычно как хрестоматийный пример приводят «Венеция. Сумерки» — картину, у которой существует несколько вариантов. Если первые ещё в более-менее реалистичной манере, то последний имеет прямо-таки марсианский вид.

Секрет прост: катаракта, которая прогрессировала десятилетиями. Если болезнь не лечить, она проявляется в ксантопсии, когда весь мир человек видит в желтоватом или красноватом цвете. Клод Моне знал о своей проблеме, но операции тогда только начинали делать, и ложиться под нож художник долго не решался. Бывали случаи, когда он уже путал белую краску с жёлтой и только по памяти ориентировался, где какие оттенки на палитре. Только ближе к 80 годам, когда зрение на обоих глазах исчезло, Моне лёг на первую из трёх операций.

Операции прошли не идеально, но зрение вернулось. Теперь Моне рисовал, закрыв левый глаз, потому что правым лучше различал детали. Но, опять же, не оттенки. Правый глаз, в котором не было хрусталика, видел мир в голубых тонах — этому есть научное объяснение: в глаз «напрямую» попадают световые волны короткой длины.

Как пример новой проблемы Моне часто приводят картину «Водяные лилии», которая вся исполнена в странных оттенках синего, но на самом деле она написана за много лет до операции и, видимо, так и задумана. И в принципе игру красок на его картинах часто излишне драматизируют, подгоняя под диагнозы. Качество зрения после операции постепенно возвращалось, помогали и очки с цветными стёклами. А неожиданные оттенки на поздних работах художника не только не ухудшали их, но и, по мнению искусствоведов, перебросили первый мостик от импрессионизма к абстракционизму.

Если искать в России столетней давности человека, который предвосхитил бы нынешний ЗОЖ, то это, конечно, Илья Репин. До глубокой старости художник попробовал, кажется, все способы поддерживать здоровье — от веганства до радикального закаливания. Современники вспоминают, что даже суровой зимой Репин предпочитал спать с распахнутыми окнами и даже приучал к этому семью, но дело кончилось тем, что спальню себе ему пришлось устроить в отдельной комнате. А выезжая куда-нибудь из дома, Репин открывал окна в поездах, гостиницах, чем шокировал окружающих. Таких забавных сценок немало в воспоминаниях его младшего современника и соседа по посёлку Корнея Чуковского, который, кстати, писал, что художник «не знал ни бронхитов, ни гриппов и до семидесяти лет на его щеках всё ещё сохранялся румянец».

Ещё одна юмористическая сценка от Ивана Бунина, которого художник пригласил погостить на своей даче, чтобы нарисовать его портрет. Едва хозяин расписал все прелести жизни на морозе и обедов «травками» («Вы увидите, как это очищает и тело, и душу, и даже ваш проклятый табак скоро бросите!»), как гость просто бежал, сославшись на неотложные дела в Петербурге.

Шутки шутками, но не потому ли Репин прожил такую долгую жизнь, сохраняя бодрость и радостный настрой и под 90 — несмотря на все тревоги поздних лет: в России случилась революция, а Илья Ефимович остался в своём доме, который оказался на территории независимой Финляндии.   

Художнику было около 50, когда начала отказывать правая рука. Как и в случае с Бетховеном, у медицины не было ответа, что происходит. Вероятно, это была фокальная дистония кисти, которая случается с теми, кто подолгу сжимает какой-то предмет — кисть или смычок. Репин ни на минуту не впадал в уныние, а сразу начал учиться писать картины левой рукой — то есть, по сути, учиться заново. По его заказу сделали особую подвесную палитру, которая крепилась на пояс с помощью ремней. С ней Репина можно увидеть на фотографиях и нескольких автопортретах. Современные неврологи пишут, что методы, которыми Репин пытался восстановить руку (кстати, отчасти успешно), вполне в русле новых представлений о нейрогимнастике и развитии межполушарных связей.

Ещё одно ноу-хау, которое отчасти связано с болезнью, — методики коллективной работы над большими полотнами: Репин начал активно привлекать помощников-учеников. Это сделало его единственным в своём роде автором (или худруком?) масштабных полотен — например, многометрового «Заседания Государственного совета», на котором более 60 персонажей. А когда с возрастом начала развиваться дальнозоркость, художник перешёл на необычные кисти — до метра длиной.

Словом, Илья Ефимович никогда не унывал. Как и в остальных примерах, это главный рецепт — с чего надо начинать борьбу с любым недугом.