Это знакомство привело к работе над историческим путеводителем по Куликову полю, который постепенно захватывал и достопримечательности соседних областей. Я погружался в средневековье, Великую замятню, пограничную войну с «крымскими людьми» на южнорусском фронтире, Смутное время, и временные рамки моей картины также раздвигались все шире, до наших дней.

Любопытные факты и волнующие сюжеты этой научно-популярной журналистики не могли не породить в моем воображении целый рой историй и образов, воплотившихся в серию художественных рассказов, где я применил новый для себя жанр — синтез документа, личного опыта, мистики и даже магии.

Мне казалось, что я неплохо ориентируюсь в исторической географии Куликова поля. Но я до сих пор ни разу не пробовал проделать то, что рекомендовал моему читателю в путеводителе: сесть в машину и объехать хотя бы самые главные «объекты», описанные мной самим. Вторая, и не менее важная, цель этого «сентиментального путешествия» заключалась в том, чтобы сравнить места моих рассказов, которые порой приобретали сказочный, фантастический вид в моем воображении, с тем, что можно сегодня увидеть.

Дело было за хорошей машиной и спутником, настроенным на ту же волну. И то и другое нашлось, и вот мы на трассе «Дон», ведущей к месту легендарной битвы. 

Старинный Богородицк с его знаменитым дворцом побочного сына Екатерины II графа Бобринского мы на сей раз проскочили. Здесь немало интересного — но это отдельная история. А следующий «большой город» на нашем пути — Епифань.

Первое, что возникает в памяти «литературоцентричного» человека при упоминании этого населенного пункта, — это, конечно, «Епифанские шлюзы» Андрея Платонова. Мы не собираемся «демифилогизировать» эту гениальную и жуткую повесть, которая вряд ли утратит свою актуальность до тех пор, пока стоит Русь-СССР- Россия. Отметим только несколько деталей, которые могли быть неизвестны писателю, намеренно опущены или смешаны для создания более мощного образа.

Ивановский канал, идущий от Иван-озера на месте нынешнего Новомосковска и объединяющий водные системы Волги и Дона через сеть рек, каналов и «слюзных» сооружений, действительно сооружался по приказу Петра Великого, и центром этого грандиозного строительства была Епифань. Следы канала и остатки сооружений до сих пор «читаются» археологами в окрестностях Епифани и являются одной из важных научных тем ученых музея-заповедника. 

Мы помним, что в повести из-за просчетов строителей вода не наполнила канал, и вину свалили на инженера Перри, которого подвергли ужасной казни в московском застенке. Но на самом деле, несмотря на мелководье здешних рек, канал, скорее всего, все же был пущен и даже пропустил через себя какое-то количество судов, хотя и не был доведен до конца. Главной причиной провала этого проекта было не отсутствие воды, а то, что после поражения русских на Пруте и возвращения Азова Турции Россия лишилась выхода в Азовское море через Дон, так что и главная коммерческая цель системы — непрерывный водный путь от Волги до Черного моря — была утрачена.

Английский инженер, который участвовал в проекте на ранней стадии, не был так жестоко наказан Петром, как несчастный герой повести, поскольку его вина, очевидно, и не была столь велика. Но царь наказал инженера Перри также весьма болезненно «рублем», не расплатившись за работу сполна.

Что касается духа произведения, то он в корректировке не нуждается, и это чувствуется в тот самый момент, когда посреди сонного однообразия полей, на безлюдной площади со столичным названием Красная перед вами вздымается в небо грандиозный Никольский собор, словно перелетевший в русское захолустье из имперского Петербурга. 

Епифань именуют «воротами Куликова поля», «столицей Куликова поля», но на самом деле этот холмистый, утопающий в зелени поселок, утративший статус города в хрущевские времена, можно не спеша обойти пешком за час. Притом на каждом шагу вам будет встречаться по легенде.

Начнем хотя бы с той, которая дала название Епифани.

Деревянная епифанская крепость заложена при Иване Грозном, но ей присвоено уже существовавшее ранее название местности по имени некоего Епифана, оплодотворившего народную фантазию в легендах. Первый вариант этой легенды — возвышенно-религиозный, литературно обработанный и, так сказать, официальный. 

Согласно этой истории, литовская рать великого князя Ягайло торопилась на встречу с полчищами Мамая для участия в Куликовской битве против русских, но остановилась для отдыха в обители святого отшельника Епифания. Пытаясь задержать безбожных литовцев, монах потчевал их в своих погребах. Однако после этого враги разграбили монастырь и погрузили на одну из своих повозок среди прочих сокровищ образ святого Николая. 

Повозка с чудотворной иконой не двигалась с места, словно вросла в землю, и потому местная традиция присвоила этому образу имя Никола Железные Сапожки. Разъяренные литовские воины предали монаха мучительной смерти, но и сами лишились зрения в наказание за свое святотатство. А результат этой легенды соответствует историческим фактам: литовская рать не принимала участие в сражении, и на месте чуда был воздвигнут храм в честь Николая Чудотворца.

По более фривольной «народной» версии, Епифан был не монахом, а просто хитрым русским мужичком, повторившим (а вернее, предвосхитившим) подвиг Ивана Сусанина. Он пригласил прибалтийских туристов в гости и так напоил их хмельным епифанским медом, что они отключились и забыли о сражении. 

Образ гостеприимного Епифана в виде деревянной фигуры на шарнирах, сидящей во дворе Музея купеческого быта, и огромной пляшущей человекокуклы активно используется куликовскими музейщиками на праздниках и фестивалях, периодически налетающих на сонную Епифань человеческим шквалом. Но, несмотря на всю свою анекдотичность, и он не лишен исторической основы.

Изыскания в области топонимики показали, что при дворе великого князя Рязанского действительно служил боярин с довольно редким для того времени именем Епифан. Он мог быть управляющим лесных угодий, которые находились на месте нынешней Епифани и служили для бортничества. И, более того, он имел непосредственное отношение к производству алкогольной продукции, так как исполнял должность чашника при княжеском дворе. 

На Красной площади осматриваем Никольский храм. Он отреставрирован еще не до конца, сквозь свежую побелку стен проглядывают старинные фрески, но в целом выглядит свежо и парадно. Во время епифанской ярмарки, которая проводится на Медовый спас, здесь не протолкнуться, сегодня — никого, и даже бабушка из церковного киоска куда-то отошла.

Через площадь переходим в старинный дом Музея купеческого быта. Прохлаждаемся под сводами подвала с муляжами окороков и чугунными весами-коромыслами по стенам, осматриваем комнатки-шкатулки, заполненные провинциальной русской «обстановкой» рубежа XIX–XX веков. Еще в конце 90-х, когда этот дом и подворье были выкуплены музеем-заповедником, в одной из таких комнатушек продолжала жить старушка — представительница купеческой фамилии Байбаковых, бывшей здесь хозяевами до революции. Музей окружен роскошным тенистым садом, среди которого находятся гостевые дома для туристов — в праздники забитые до отказа, а сейчас пустые.

Извилистой тропинкой между холмов спускаемся к Дону, который здесь представляет собой топкий ручей глубиной примерно до пояса. Буйная растительность по сторонам тропинки напоминает о том, что Епифань имеет растительный герб, единственный в своем роде — коноплю, или, выражаясь по-современному, марихуану. Эта информация, пожалуй, способна вызвать приступ веселья у представителя богемы, но вряд ли наши предки придавали конопле какое-либо значение, кроме чисто хозяйственного. Ее здесь выращивали в большом количестве для производства ткани и масла.

На берегу Дона встречаем косяк лошадей, которые плещутся в воде, кувыркаются и гоняются друг за другом по лугу. Это не какие-то рабочие клячи, а прекрасные, ухоженные верховые кони, наверное, с какого-то частного завода. Это выглядит прекрасно, но кони своими копытами изрыли подход к реке, и омыться в водах Танаиса нам, увы, не удастся.

Зато мы освежаемся в купели целебного источника, устроенной у подножия высокого холма удивительно правильной формы, называемого Федосьиным городищем. По легенде, этот холм был насыпан монахами, приносившими с собой в новую обитель землю из Киево-Печерской лавры. А по другой легенде, рассказанной мне монахиней, в нем захоронены тела воинов, павших в Куликовской битве.

На вершине холма расположен храм Успения Пресвятой Богородицы, самый древний в этом городке. Вокруг — кельи монахинь женского монастыря.

Место так называемого боестолкновения князя Дмитрия и Мамая сегодня определено с довольно высокой степенью точности. На этот участок поля указывает частотность найденных вокруг предметов вооружения: наконечников стрел, копий и сулиц (дротиков), фрагментов кольчуги, брони и т. п. Данные палеогеографии, изучающей растительность поля в XIV веке, подтверждают, что здесь находилось единственное открытое пространство, пригодное для столкновения кавалерийских масс, а все остальное было покрыто дубравами и непроходимыми залесенными балками.  

К нему мы отправляемся, пересев из джипа в бричку. Кругом колышутся седые ковыли, почти как в 1380-м, но разведенные музейными ботаниками в наше время. Молодая лошадь, довольная разминкой, резво бежит между ковылями, обмахиваясь хвостом, бричка плавно раскачивается на ходу, мимо мелькают столбики с табличками, по которым следует нажимать соответствующую кнопку аудиогида. Лошадь останавливается — и я не узнаю поле боя. 

На макете сражения видно, что «боестолкновение» происходило в довольно узком проходе, ограниченном с двух сторон непроходимыми лесистыми балками. Ордынцы не могли выполнить свой излюбленный прием — обход противника с фланга — и напирали фронтально, так что, согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», люди гибли не столько от оружия, сколько от тесноты, под копытами лошадей.

Реальное поле достаточно широко, чтобы вместить любое количество всадников. Овраги речек угадываются где-то вдалеке, и мне приходит в голову, что в средние века, до того, как эти земли начали распахивать, лесов было гораздо больше. Высматриваю хрестоматийную Зеленую дубраву, и действительно, нахожу слева темный лесной массив, хотя он и находится значительно дальше, чем в моем воображении. Но и здесь наша возница, местная девушка по имени Валя, вынуждена меня разочаровать. Лес за левым флагом русского войска — не дубрава, а современная березовая роща. А Зеленая дубрава — это светлый молодой лес, высаженный на том месте, где предположительно прятались всадники Дмитрия Боброка и Владимира Храброго. Скоро эта дубрава поднимется, и поле приобретет свой древний вид.

Поблизости от места боя, в селе Монастырщино, мы посещаем главный (если не единственный) ориентир места сражения, который не нуждается в доказательствах. Это слияние Дона и Непрядвы, над которым, на высоком холме, установлена белая часовня в честь Сергия Радонежского.

И Непрядву, и Дон сегодня легко перейти пешком, если только вам удастся пролезть к их берегам среди зарослей по крутому берегу. Древний Дон представляется нам гораздо более широким и глубоким, как положено древней реке — не зря же  русские воины прокладывали через него мосты, которые затем сжигали за собой по пути к полю боя. Увы, ни мостов, ни лодок, изображенных на древних миниатюрах, князь Дмитрий Иванович, скорее всего, не использовал. По данным ученых, средневековый Дон был точно таким же узким и мелким, как и современный. А вся трудность перехода заключалась в том, как бы к нему пролезть с конями и телегами.

В рассказе «Конь-камень» я изображаю музейный комплекс будущего в виде космического корабля, словно приземлившегося среди плоских полей, или какого-то оккультного научно-исследовательского центра. В реальности это оригинальное белоснежное строение, как бы прорастающее сквозь зелень холмов, действительно производит именно такое впечатление. Образ чего-то космического и потустороннего усиливается декоративными копьями, которыми «обсажены» плоская крыша здания и входная аллея. А на вершине сооружения — что-то вроде капитанского мостика — смотровая площадка, с которой открывается идеальный обзор поля боя.

На месте музейного комплекса находилась деревня Моховое, которую в моем рассказе «Колонна Брюллова» сжигают немецкие солдаты (что и соответствует армейской сводке 1941 года). Впрочем, после немецкого нашествия деревня была восстановлена и заселена, а обезлюдела в результате преобразований 1990-х годов. Теперь в музейном адресе музея так и значится: «Б. деревня Моховое».

Эта «б. деревня» с каскадом прудов, рядами гостевых домиков, кафе, сувенирной лавкой и всеми необходимыми элементами туристической инфраструктуры является наиболее комфортной и приспособленной для цивилизованного отдыха во всей системе музея-заповедника. Здесь, например, можно поудить рыбу в одном из прудов или прокатиться на велосипеде. Немаловажно в этих голых степных местах, что все усажено тенистыми деревцами и кустами — как в оазисе. Есть где поставить машину, посидеть или поваляться на травке, вкусно поесть.

На внимательный осмотр музея уйдет не менее полутора часов. Пересказывать содержание экспозиции я не буду — это такое же неблагодарное занятие, как пересказ интересного исторического фильма. Отмечу только, что она современна, интерактивна и мультимедийна настолько, насколько это сейчас возможно, а интерьер музея не менее оригинален, чем его экстерьер.

В рассказе «Конь-камень» с героем происходят мистические явления. Заряд эмоций от участников виртуального сражения в музее воздействует на космос так, что начинается буря, огромный валун (конь-камень) сходит с места, и происходит скачок во времени.

 Хотите верьте, хотите нет, но природным катаклизмом закончилось и наше посещение музея. Вечером, когда мы ужинали на террасе кафе, небо неожиданно померкло. Пошел плотный дождь, ветер быстро усиливался, сметая все со столов. Один за другим, с громкими хлопками, попадали рекламные щиты на улице. Затем полетели вверх тормашками деревянные скамьи на аллее. Отключилось электричество, машина истошно сигналила перед опущенным шлагбаумом. Это все больше напоминало сцену из американского фильма-катастрофы, который бы я назвал «Унесенные ветром времени».

Затем мы с воплями бросились босиком, под оглушительной канонадой молний, через плотную стену дождя, к своему домику. И ради этого стоило тащиться двести с лишним верст через поля.

Только на следующий день мы добрались до чугунной колонны-памятника Дмитрию Донскому на Красном холме, которой в былые времена обычно и ограничивались экскурсии на Куликово поле.

В моем рассказе «Колонна Брюллова» немецкий офицер получает задание взорвать этот памятник, который может служить ориентиром для советской артиллерии, но не выполняет приказа по неким таинственным обстоятельствам. Это мой вымысел, в котором я, впрочем, не вижу ничего невероятного.

То же, что немцы занимали здание храма Сергия Радонежского работы архитектора Щусева, устроив в нем огневую точку, — не выдумано, об этом рассказывают очевидцы. Немцы устроили из храма что-то вроде непробиваемого каменного танка, установив в окнах пулеметы и поставив в воротах пушку.

Почему они ушли без боя — это вопрос, на который я попытался ответить моим рассказом. Но если посмотреть из окон и ворот храма, то видно, что это место действительно удобно для обороны.

В реальности, как и в моем рассказе, колонне Брюллова также угрожала серьезная опасность. Это колоссальное чугунное сооружение стояло без капитального ремонта со времен Николая I и было лишь подновлено перед юбилеем 1980 года, описанном в рассказе «Китоврас».

К началу нового тысячелетия коррозия и трещины в теле памятника разрослись до такой степени, что колонна вполне могла обрушиться, как столбик домино, от очередного залпа автоматчиков во время торжественного митинга. К счастью, в 625-летний юбилей Куликовской битвы этого не произошло, а в 2005 году колонну полностью разобрали и отремонтировали от подошвы до луковицы.

Покинув Красный холм, мы отправляемся в самую отдаленную точку нашего сегодняшнего маршрута — на Прощеный колодец.

В окрестностях Куликова поля разбросано столько священных источников, купелей и целебных «громовых» колодцев, что по ним впору устраивать особые «купель-туры». Наиболее известен так называемый Прощеный колодец, минутах в десяти езды от Красного холма.

Помня, что этот источник находится где-то в лесных зарослях, мы не сразу смогли его обнаружить на плоском столе полей, изредка пересекаемых лесопосадками. Навигатор показал очередной поворот, и вдруг мы попали в какое-то горное урочище с дорогой-серпантином между лесных зарослей. Спустившись к Дону, который здесь уже вобрал в себя Непрядву и стал по крайней мере вдвое шире и глубже, мы увидели на склоне горы бревенчатую часовню, а перед нею — купель, перед которой выстроилась очередь людей, желающих окунуться. 

Еще недавно здесь же, возле часовни, стояло священное дерево, сплошь обвешанное цветными ленточками, конфетами, колокольчиками и прочими дарами небесным силам, но сейчас с этим неоязычеством покончено — ни деревца, ни приношений. Зато рядом, на бетонированной площадке, гремит из открытой машины «музон» и прогуливаются парочка хмельных братанов — чувствуются издержки популярности священного места. 

Окунувшись и освежившись, мы возвращаемся в сторону Епифани и, свернув направо, останавливаемся в селе Себино, известном далеко за пределами Куликова поля. Это родина святой Матроны Московской, чаще называемой просто Матронушкой, а иногда и Матроной Тульской.

Это место тихое и мирное, оформленное примерно так же, как село Монастырщино, и напоминающее его холмистым рельефом. Сегодня здесь, как и по всему нашему маршруту, почти безлюдно, только одна семья паломников перед памятником слепой провидицы, да еще компания туристов, с интересом наблюдающая за яростным поединком двух петухов на сельской улице. 

Ухоженные улицы, киоски, уютный храм, в котором только что выкрасили полы. Здесь есть и купель, пожалуй, самая благоустроенная из всех, которые мы посетили. С одной стороны длинного бревенчатого сруба надпись «Сестры», с другой — «Братья». 

Раздеваемся в мужской половине, где нет ни одного брата, кроме нас. Прыгаем в целительный лед воды. Выскакиваем с воплями восторга. И в который раз удивляемся: до чего же разительно меняются от этого мгновенного воздействия настроение человека и его ум.

И как мимолетно это просветление.