Писатели любят утверждать, что их прогнозы на будущее (хотя бы и самые пессимистические) оказались верными, что они предугадали или предвосхитили какое-то историческое явление раньше других смертных. Но при этом, как правило, они попадают пальцем в небо или угадывают лишь часть истины. Так получилось и с моей «антиутопией».

В то время, когда я писал свой рассказ, в стране было огромное количество книжных магазинов. Их было даже слишком много, пожалуй, не меньше, чем аптек. И вот в один далеко не прекрасный день они исчезли, и теперь в нашем большом областном центре все книжные магазины можно пересчитать по пальцам.

Однако они не исчезли, как в моей фантасмагории.

В один не очень прекрасный день я зашел в метро и увидел, что из двух десятков пассажиров пятнадцать уткнулись в электронные книги, вместо того чтобы, как раньше, читать книги и газеты. Писатели начали бить тревогу, в прессе развернулись дискуссии, суть которых сводилась к тому, что бумажные книги уходят в прошлое, как глиняные таблички древнего Вавилона.

Планшеты и электронные книги перестали быть предметом роскоши даже в провинции. Даже пенсионеры стали переходить на них, когда поняли, что буквы в такой книге можно увеличивать хоть до размера спичечного коробка.

Но книги не исчезли. Из предмета ширпотреба они стали превращаться в некий представительский подарок и даже, я бы сказал, предмет роскоши. Купить любую книгу через интернет теперь легче, чем когда бы то ни было, а качество полиграфии продолжает улучшаться. Книга стала эксклюзивной вещью, и от этого ее ценность, пожалуй, возросла.

И вот однажды я увидел на партах моих студенток романы и сборники стихов. Они уверяли меня, что действительно покупают бумажные книги и предпочитают их электронным носителям. И не думаю, что они кривили душой или пытались мне угодить — не те нынче времена.

Опустившись до некоего предсмертного уровня, кривая издательского бизнеса замерла и поползла вверх — медленно, но ощутимо. Количество наименований и тиражи книг стали расти в США и Западной Европе, а значит, будут расти и у нас. И сам я, как-то незаметно для себя, забросил в дальний угол свой планшет и снова стал брать из библиотеки или заказывать по интернету бумажные книги.

И, однако, кое в чем существенном мой прогноз, пожалуй, оправдался. Пишущих людей (homo scribens), писателей-дилетантов, энтузиастов литературы, которых «успешные» авторы презрительно именуют графоманами, становится все больше. Больше, чем когда бы то ни было. Гораздо больше, чем в брежневские времена, когда наша страна действительно была самой читающей и литературоцентричной в мире.

Я сомневаюсь, что есть способ более или менее достоверного подсчета людей, которые пишут «для себя», размещают свои произведения в интернете или издают книги за собственный счет. Но даже и без статистики, невооруженным глазом, можно увидеть, что число homo scribens в наше время грандиозно. Я рискну утверждать, что мы живем в эпоху литературного (и особенно поэтического) бума.

Если этот литературный бум существует не только в моем воображении, то я могу лишь гадать о его причинах.

Возможно, исключительная легкость, с которой интернет позволяет выплескивать свои тексты на головы аудитории, создает у пишущих людей эту небывалую легкость пера. Ведь в «бумажные» времена они в лучшем случае имели бы возможность печатать свои опусы в стенгазете, и даже публикации в местной прессе считались большим успехом.

Наверное, информационный поток, бушующий вокруг нас, в целом настолько незамысловат и низок в интеллектуальном смысле, что у каждого второго его потребителя возникает задорная мысль: «Я тоже так могу!» И начинающий автор тут же воплощает свою идею в жизнь.

В писательском ремесле есть некая обманчивая простота. Для того чтобы написать книгу, не надо ни коллектива профессионалов, ни специальной техники, ни денег. Я знаю буквы — следовательно, я могу и расставить их в нужном порядке. Если же у вас это получилось хотя бы раз, то эйфорию творческой свободы уже не заменит никакая другая, включая любовный дурман.

Пишущий человек — самый свободный человек в мире. И чем сильнее человека со всех сторон стискивает практическая необходимость, тем сильнее ему хочется написать стишок или рассказик.

Литература есть разновидность письменного сновидения наяву. Но самые яркие и волнующие сны являются человеку в самых гнетущих обстоятельствах жизни. Когда нам весело и радостно, мы не видим волшебных снов. И не сочиняем их.

Наконец, за перо, как правило, берутся на склоне лет так называемые успешные люди, которые достигли в жизни материального максимума и, кажется, не знают, чего бы еще пожелать. И вот важный банкир обращается к нищему поэту с робкой просьбой: «Я тут накропал повесть про моего прадедушку. Вы не могли бы посмотреть, что не так»? А губернатор, которого головокружительная карьера привела за решетку, вдруг получает в распоряжение столько свободного времени, что начинает писать наивные стихи про свое босоногое детство в деревне.

Мой рассказ начал сбываться в начале этого учебного года, когда дети на курсах практической журналистики один за другим стали выступать с «каминг-аутами» и признаваться в том, что пишут прозу. Пятнадцатилетняя Даша работает над историческим романом «Антропоид» об операции по уничтожению Гейдриха в 1942 году. Пятнадцатилетний Коля написал четыре (!) фантастических романа и теперь приступает к семейной саге из жизни своих предков. Четырнадцатилетний Егор закончил повесть о пиратах XXI века и начал книгу о кораблекрушении.

Очередь теперь за homo legens — человеком читающим.